Дневник отшельника

Я стар, плешив и неопрятен, я отравил свою жену, мой череп от пигментных пятен весьма походит на луну. Меня за это Луноходом соседка Маша прозвала. В соседстве с этаким уродом зачем ты, Маша, расцвела? Увы, спасти тебя не сможет парализованная мать, когда, швырнув тебя на ложе, твой чудный бюст примусь я мять. Нас в коммуналке стало трое сосед Колян мотает срок. Пожалуй, завтра я устрою девятикласснице урок. Запись вторая Вот минул день. Уже четыре. В двери скрежещет Машин ключ. Я начал ползать по квартире, неряшлив, грязен и вонюч. “Глянь, Машенька, беда какая!“ “Ага, допился, Луноход“, так мне предерзко отвечая, к себе прелестница идёт. “Нет-нет, постой, ужель не видишь я болен, милая газель! Уж так меня ты ненавидишь, что не поможешь лечь в постель?“ На несколько секунд застыла у бедной девочки спина и, повернувшись, наклонила головку надо мной она, Согнула худенькие ножки, взялась за кисть и за бедро и я услышал, как у крошки колотит сердце о ребро. Мы подбираемся к постели всё ближе и сильнее вонь и вдруг за пазуху газели просунул я свою ладонь. Сдавил ей маленькие грудки, колено в спину а потом носок ей запихал под зубки и руки затянул жгутом... Всё дальше помнится в тумане, я был горяч и зол, как вошь. И через час сказала Маня: “Ну, Луноход, ну ты даёшь! Да, наших пацанов из класса с тобою не сравнить, урод“. Затем добавила: “Напрасно ты мне носок засунул в рот“. Она пошла решать задачки, пообещав зайти сама. Запись третья ...От этой чёртовой соплячки едва я не сошел с ума. Она в любовь со мной играла по восемь десять раз на дню, бельишко мне перестирала, улучшила моё меню. Я стал ухоженный и гладкий, почтенный с виду старикан. Куда брюзга девался гадкий, тот дурно пахнущий букан!. Людей дивили перемены, происходившие со мной. А я уж начал лезть на стены, когда Машутка шла домой будить мои резервы силы и грабить фонд мой семенной. И ровный холодок могилы уж ощущал я за спиной. Однажды утром, встав с кровати и еле ноги волоча, собрав в рюкзак бельё и ватник, решил задать я стрекача, парализованной соседке ни полсловечка не сказал, доел Машуткины объедки и устремился на вокзал, до Комсомольска-на-Амуре купил плацкарту, сел в вагон, шепнул “прости!“ любимой Муре и из Москвы умчался вон. Запись четвёртая ...Один в тайге уже лет тридцать я жизнью праведной живу. Лишь фрицы да самоубийцы стремятся в матушку-Москву.