Михаил Щербаков - Рождество

От начальной, навязчиво ноющей ноты, каковую в костёле в четверг ординарный на органе твердит без особой охоты ученик нерадивый, хотя небездарный, — до тамтама в пещере, где высится дико черномазый туземный кумир-недотрога, перед коим шаманы для пущего шика сожигают воинственный труп носорога; от вождя монастырской общины, говорящего вслух по тетрадке, что миряне не суть человеки и достойны кнута и вольера, — до такой же примерно картины, но в обратном зеркальном порядке отражённой давно и навеки в оловянных глазах Люцифера; от кисейной спиритки, чьи пассы что ни ночь повергают в нокдаун и её, и её корифея, колдуна-антиквара с бульвара, — до вполне богомольной гримасы на лице робинзона, когда он снаряжает бумажного змея для поимки воздушного шара; от фигурных могильных, нагрудных, нательных разномастных крестов мишуры многоцветья — до пунктирных, что спрятаны в стёклах прицельных, и косых, означающих номер столетья; от пустыни, где город, внезапный как манна, пилигрима пленяет повадкой минорной, — до морей, чьё спокойствие выглядит странно, а цунами с тайфунами кажутся нормой; от одной ясновидческой секты, из которой не выбьешь ни звука, — до другой, не привыкшей терзаться и поэтому лгущей свободно; от усердья, с каким интеллекты вымеряют миры близоруко, — до завидной манеры мерзавца что угодно считать чем угодно; от письмен, где что дело что слово, — до холерных низин, где пожары; от застывшего в небе салюта — до морозного, смрадного хлева; от угла колпака шутовского — до окружности папской тиары; от меня, маловера и плута, — до тебя, о Пречистая Дева.