Олег Даль (1941-1981) читает «Смерть поэта» Михаила Лермонтова (1814-1841)

Душа столичного литературного салона Карамзиных, дочь писателя и историка, близко знакомая с Пушкиным фрейлина Софья восхищалась этим стихотворением, но тогда ещё автор «прекрасных стихов», в которых «так много правды и чувства», был для неё «некий господин Лермонтов, гусарский офицер». “Дом Карамзиных Лермонтов предпочитал многим светским гостиным; он был очарован сердечностью, доброжелательностью и непосредственностью членов этой семьи и, конечно, их высокими духовными интересами. В их доме было многочисленное, но избранное общество. Здесь 29 октября Лермонтов прочитал поэму «Демон». Карамзина писала сестре об этом чтении: «Ты скажешь, что название избитое, но сюжет, однако, новый, он полон свежести и прекрасной поэзии. Поистине блестящая звезда восходит на нашем ныне столь бледном и тусклом литературном небосклоне». Позднее здесь читались и страницы «Героя нашего времени», новые стихи. Софья Николаевна была увлечена поэзией и личностью молодого поэта. [...] В салоне Карамзиных Лермонтов продолжал бывать до последнего отъезда из Петербурга. В апреле 1841 Карамзины устроили прощальный вечер для поэта, уезжающего на Кавказ. По словам В.Соллогуба, в этот вечер «растроганного вниманием к себе и непритворною любовью избранного кружка, поэт, стоя в окне и глядя на тучи, которые ползли над Летним садом и Невою, написал стихотворение «Тучки небесные, вечные странники!..» Софья и несколько человек гостей окружили поэта и просили прочесть только что набросанное стихотворение. Он оглянул всех грустным взглядом выразительных глаз своих и прочел его. Когда он кончил, глаза были влажные от слез...» Софья подарила ему на счастье кольцо. По свидетельству многих очевидцев, Лермонтов во время прощального вечера был очень грустен, говорил о близкой смерти и еще больше расстроился, когда кольцо выпало у него из рук. Несмотря на поиски многих людей, слышавших, как оно катилось по паркету, кольцо найти не удалось. 10 мая 1841 Лермонтов писал Софье из Ставрополя: «Пожелайте мне счастья и легкого ранения, это все, что только можно мне пожелать». Это письмо было последним от Лермонтова к друзьям в Петербург“ (). Поэт и друг Пушкина, сопровождавший его тело к месту захоронения, А.И.Тургенев о «Смерти поэта» писал: “чудесные стихи“. Поэт И.Козлов, которому их прочитал Тургенев записал: “прекрасные стихи“. По словам А.Дружинина Лермонтов в «...жгучем, поэтическом ямбе первый оплакал поэта, первый кинул железный стих в лицо тем, которые ругались над памятью великого человека». “...бесспорно идейное превосходство стихотворения Лермонтова над стихами Жуковского, Баратынского, Вяземского, Кюхельбекера, Полежаева, Кольцова, Бенедиктова, посвященными Пушкину“ () “Несходство Лермонтова со всеми поэтами, которым история дала общую тему, особенно ясно, конечно, в пределах стих-ний, посвященных этой теме, но оно отражает и общее своеобразие всего его творчества периода зрелости. Если же поставить вопрос, к кому из поэтов своего времени Лермонтов в «Смерти Поэта» художественно ближе всего, то надо назвать Пушкина. Общность с Пушкиным проявляется здесь прежде всего в том, что может быть названо атмосферой пушкинского стиля, проявляющейся в отдельных реминисценциях (из «Онегина», из «Андрея Шенье»), сходстве словаря, т.е. в одинаковости принципов отбора слов (лексики поэтической, но не архаической — наряду с литературно-обиходной, даже с отдельными разг.оборотами). Далее общность сказывается в естественной живости стихотворной речи, в огромном разнообразии смысловых и эмоц.оттенков, сменяющих друг друга в пределах стих-ния, и в той легкости, с какой совершаются переходы из одной тональности в другую. Если конкретные реминисценции и стиль «Смерти Поэта» всей направленностью, всем смыслом теснейшим образом связаны с пушкинской поэзией, то другие черты близости к Пушкину вряд ли могут объясняться сознательным подражанием или даже результатом общего влияния. Сходство здесь — именно в основном стилистическом, вернее даже — общеэстетическом принципе и имеет настолько широкий характер, что его приходится определять иначе, а именно — как результат того, что Лермонтов и в соприкасается с Пушкиным, остается самим собой“ ( “В качестве надгробной элегии «Смерть поэта» продолжает традицию, восходящую к «Умирающему Тассу» Батюшкова и посланию Жуковского «К кн.Вяземскому и В.Л.Пушкину», откуда в текст Лермонтова вошли некоторые словосочетания и ритор.фигуры: «Зачем он свой сплетать венец Давал завистникам с друзьями? Пусть Дружба нежными перстами Из лавров сей венец свила В них Зависть терния вплела; И торжествует: растерзали Их иглы славное чело...». Однако у Лермонтова вернее видеть не столько следование, сколько преодоление традиции“