Мексиканский дивертисмент

В ночном саду под гроздью зреющего манго Максимильян танцует то, что станет танго. День возвращается подобьем бумеранга - температура, как под мышкой, тридцать шесть. Мелькает белая жилетная подкладка, мулатка тает от любви, как шоколадка, в мужском объятии посапывая сладко: где надо — гладко, где надо — шерсть. В ночной тиши под сенью девственного леса Хуарес, действуя как двигатель прогресса, забывши начисто как выглядят два песо пеонам новые винтовки выдает. Затворы клацают - в расчерченной на клетки Хуарес в ведомости делает отметки. И попугай - весьма тропической расцветки - сидит на ветке и вот так поет: - Презренье к ближнему у нюхающих розы пускай не лучше, но честней гражданской позы: и то и это порождает кровь и слезы, тем паче в тропиках у нас, где смерть, увы, распространяется, как мухами — зараза, иль как в кафе удачно брошенная фраза, и где у черепа в кустах всегда три глаза, и в каждом — пышный пучок травы. Бродский. 1867 (1975)